В таких странах как Лаос, наиболее последовательно сохраняющих память о том прошлом, когда мы вместе пребывали в одном соцлагере, всегда есть с кем и о чем поговорить. Правда, с каждым годом такая возможность становится все более проблематичной. Стремительно исчезает то поколение, для которого то прошлое что-то значит, а на смену приходят те, кому все это по барабану. Однако мне довелось захватить во Вьентьяне (кто не ведает – так называется лаосская столица) этих навечно исчезающих.
Москва – Вьентьян
Так, в вате Симыанг, посвященном святой Нанг Си, покровительнице лаосской столицы (эта экзальтированная особа, будучи к тому же беременной, бросилась в котлован строящегося храма), ко мне подсел пенсионер – ветеран местной компартии. Это было зримое воплощение перемещение в вечность вчера еще здравствующих эпох.
Старик, конечно, сожалел о прошедших временах. И его подслеповатые глаза странно сверкали при воспоминании о тех временах, когда он в составе какой-то делегации ездил во Вьетнам, на Кубу и к нам, в Союз.
– Москва понравилась?
– О-о-о! Конечно.
– А что особенно?
Мутные глаза старого лаосского коммуниста вдруг ярко залучились каким-то юным блеском.
– Женщины. Какие там женщины!
Связи: видимые и невидимые
Зато в следующем монастыре мне повстречался ответственный работник местного минсельхоза. Который в далеком 1982-м закончил Белорусский СХИ в Минске. А в 1990-м успел съездить в Союз еще раз – повысить квалификацию.
Не знаю, чему братья-белорусы научили его в плане возделывания риса, но по-русски он до сих пор изъяснялся грамотно и бойко. Как и его сестра, которая очутилась тут же и тоже когда-то училась в СССР.
Сельское хозяйство – важнейшая сфера небогатой возможностями типичной аграрной страны. Наряду с традиционным рисом в последние годы в Лаосе начали выращивать такие культовые культуры, как табак и кофе. На последнее была сделана определенная ставка, но не знаю, насколько оказался удачен эксперимент, встретить на наших прилавках пакетики с лаосским кофе лично мне не приходилось. В магазинчиках самого Вьентьяна, правда, оно уже вытеснило «Нескафе» и «Чибо».
В этот день вся семья чиновника-агрария собралась на поминки к фамильным ступам – чеди, которые выстроились здесь, у стен бота (главного храма) монастыря Онгтэ. День поминовения был приурочен к заканчивавшемуся новогоднему празднику Пимай (тому самому, с обливаниями водой и краской, широко отмечаемому во всех буддийских странах Индокитая).
В лаосских поминках вода тоже играет немаловажную роль. Через наполненную чашу вначале устанавливается связь живых с миром предков, а после живые кропят ею друг друга, памятник-чеди и окрестные деревья. Очерчивая, таким образом, тот невероятный буддийский космос, в котором незримой нитью соединены и боги, и люди, и растения – и сущие, и усопшие.
Сама эта связующая нить в монастырских обрядах отнюдь не фигуральна. Она передает энергетику кумира через монахов – прихожанам. Перенося таким образом внутреннюю силу иконы, трансформированную посредниками, простым смертным.
В данном случае нить была протянута от чеди с прахом предков все через тех же монахов – к потомкам, которых собралось человек двадцать.
Прошлое на связи
Такое единение с потусторонним – очень характерно для Азии вообще и для Лаоса в частности. Азия – айсберг, большая часть коего до сих пор сокрыта в таких страшных пучинах Времени, что дух захватывает. И чем больше познаешь видимую часть, тем сильнее проникаешься величием и величиной той невидимой части, лежащей за пределами рационального, за гранью разумения. Связь с оккультным и давно минувшим на Востоке до сих пор жива, весь он пронизан спиритуалистическим духом и именно этим отличается от всего остального мира, продавшего душу рационализму, нигилизму и либерализму.
Во многих монастырях Вьентьяна главные святыни – обожженные фрагменты того, что осталось от тайских погромов XIX века. При этом сами тайцы крайне уважительно относятся к буддизму, монахам и монастырям. Своим монастырям. То же самое можно сказать и про Бирму. Однако, как памятник бирманского варварства в Таиланде до сих пор сохранились руины дворцов и монастырей старой столицы – великолепной Аютии. Так и сами лао, когда были в силах, вторгались в Таиланд и также не жалели тамошних святынь.
Еще непонятнее все это на фоне того, что в мирные времена паломники отправляются в соседние страны для поклонения знаменитым религиозным памятникам и посещения монастырей. Но все это непонятно, если смотреть с точки зрения западного рационального гуманизма. Однако многое встанет на место, если взглянуть глазами человека, воспитанного в местных традициях, в которых мистические устои и законы магии до сих пор сплетены воедино со светскими законами и обыкновениями жизни. Согласно этим воззрениям, сила государства во многом определяется вовсе не успехами экономики или богатствами недр. А положительной энергией, накапливаемой в храмах и особенно – в статуях Будды.
Потому-то главной целью любого местного агрессора считался не просто грабеж и захват, а именно лишение супостата его магической мощи. Для чего и разрушались монастыри, осквернялись святыни и увозились наиболее «сильные» статуи. Так было, например, со знаменитым «Изумрудным Буддой» – главной духовной ценностью Таиланда, которая некоторое время «хранилась» в Лаосе.
Если кто-то думает, что все осталось в прошлом, то он сильно ошибается. После Азиатского финансового кризиса в странах ЮВА в первую очередь развернулись глобальная реконструкция и строительство... монастырей и храмов! Потому как причину экономического потрясения местные корифеи усмотрели в недостаточном внимании к вере и, следовательно, загрязнении кармы в обществах.
Андрей Михайлов-Заилийский. Писатель, автор дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада» и географического романа «Казахстан»
Фото автора
