Гуйчжоу – одна из южных провинций КНР, редко посещаемая интуристами. И еще реже – «бывшими советскими». «Нашим» здесь делать абсолютно нечего, если кто из них и знает про какие-то чудеса местной фабрикации, так это только знаменитая водка марки «Маотай». Ну, так ее любитель может найти в КНР повсюду. Нет здесь ни морских курортов, ни захватывающего шопинга, ни памятников культуры, заявленных в мировых рейтингах.
Истинное лицо провинции – не претендующий на фешенебельность столичный Гуйян, а сельская «глубинка», в которой проживает подавляющая часть 40 миллионов жителей Гуйчжоу. Глубинка эта начинается сразу за околицей столицы и являет собой истинную усладу для взора художника- пейзажиста или романтичного путешественника.
Мяо, буи и прочие нацмены КНР
Более половины территории провинции занимают автономные районы, принадлежащие «национальным меньшинствам». Их представители составляют 38% населения Гуйчжоу.
12% жителей относятся к народности мяо, 8% – к буи, 5% – к дун, 4% – к тудзя. А есть еще такие, как и (тут «и» – это не соединительный союз, а название племени, разбросанного, как и многие перечисленные, по всей Юго-Восточной Азии), гэлао, шуй и еще множество «неидентифицированных». Все эти народности причисляются к «национальным меньшинствам».
О мяо стоит сказать отдельно. В Китае проживает 9 миллионов представителей этой народности. Из 12 миллионов их общего количества, рассеянного по ЮВА, кроме КНР они проживают во Вьетнаме, в Лаосе, Таиланде и Бирме, хотя там их общины не столь значительны.
В Китае мяо населяют южные китайские провинции – Юнань, Хайнань, Хунань. И почти половина проживает тут, в Гуйчжоу. Что не случайно. Эти земли – территория на которой они и «появились» где-то еще в первом тысячелетии нашей эры под своим кошачьим именем.
Язык их, как и многие другие в этом регионе – «тоновый», очень сложный для изучения, входит в так называемую языковую «группу яо-мяо» и состоит из великого множества диалектов, каждый из которых совершенно непонятен соседям. Письменность же была разработана лишь полстолетия назад. Интересно, что отличительной внешней особенностью многочисленных племен традиционно является цвет и длина… женских юбок.
Мяо издревле играли важную роль в политической ситуации на юге Китая, создавая тут свои государства и конфронтируя как с ханьцами, так и с иными соседями. Но ныне они не отмечаются какими-то особыми сепаратистскими поползновениями.
В Гуйчжоу, провинции, которая считается родиной мяо и где их особенно много, первыйй заместитель губернатора традиционно принадлежит к этой народности. Но и в высоких кабинетах, и на сельских нивах их практически не отличить от ханьцев, или буи, или тонгу. Когда они работают, они, для постороннего глаза, неотделимы от прочих китайцев. Если, конечно, не одеваются в свои вызывающе цветастые наряды и знаменитые юбки.
Песни под шелест бамбука
Деревенька мяо с грозно-театральным названием Лун Тхоу (Голова Дракона) расположена в сотне километров от Гуйяна. Здесь к приезду любых гостей все всегда готово, и всех приезжих тут же встречали смазливые и счастливые девушки в национальных костюмах, пейзанки с черными буйволиными ритонами в руках. Здоровенные рога наполнены вовсе не квасом, а местной рисовой самогонкой – разогрев дорогих гостей начинается сразу и без затей.
Основное же действо – песни и пляски на главной площади Лун Тхоу – разворачивается следом. Для того в деревеньке оборудовали даже подобие зрительного зала со скамьями и навесом.
Правда, рядом суетятся куры, хрюкают в клетках невеликие свиньи и виляют хвостами верные деревенские стражи, для проформы полаивающие на дорогих посторонних. Сельская экзотика.
Шелестит бамбук (правда, за какофонией звуков шелест этот почти не слышим), старуха сидит на куче кукурузы и лущит початки, а старик выполняет свою роль, раскуривая причудливой формы трубку перед каждым фотографом.
И в какой-то момент начинаешь думать – Лун Тхоу живут своей заповеданной жизнью или играют счастливую жизнь для зрителей?
Счастье старосты
Но вот странно, мужиков-то почти и не видно – кроме старика-курильщика, парочки юношей музыкантов, да местного старосты, который принимает гостей и водит всех желающих в свой дом, явно похвастать как живут мяо.
Дом старосты трехэтажный, на каждом этаже по две-три комнаты, двери во все раскрыты (чтобы посетители могли получше прочувствовать степень благосостояния).
Обстановка аскетичная, но, по китайским меркам, вполне достаточная. Стены и двери украшены плакатами с духами-охранителями и персонажами японских аниме. В общем – все, как в рекламном ролике.
С плоской крыши открывается вид на черепичную россыпь прочих домов Лун Тхоу – по виду гораздо более скромных. Но туда посетителей никто не приглашает.
Сразу за околицей начинаются желтеющие поля риса и кукурузы. А весь горизонт щерится черными «сахарными головками» гор-термитников. Палевые оттенки пейзажа кое-где взрезают лишь яро пламенеющие горки красного перца, который сушится среди серых крыш в самых неожиданных местах.
Но все-таки самое зажигательное, живое и яркое впечатление от посещения деревеньки оставляют девушки-мяо, без устали обвораживающие зрителей на деревенской площади своим неподдельным целомудренным оптимизмом и заводящие гостей своими непорочными песнями-плясками. В отличие от китаянок, все они имеют очень выраженную луноликость и большие глаза. Что делает их схожими скорее с жительницами Индокитая, чем Китая.
Рог на память
Трудно оторвать взгляд от столь обаятельных девушек! Но я все же делаю усилие, отрываю и иду по каменным улочкам села, прилепленного одним боком к «термитной» горке.
Чем дальше от площади-сцены – тем тише, грязнее и… правдоподобнее. Кругом бродят степенные гуси и сушится огненный перец. И собаки, такие корректные и даже ласковые там, где принимают посетителей, в этой, дальней части деревни, уже совсем не учтивы к чужаку. В конце концов, две шавки с показным остервенением накидываются на меня – сохраняя дистанцию, но всем видом показывая, что не прочь изорвать незваного гостя в мелкие клочья. Приходится ретироваться.
Праздник, тем временем, подходит к концу. Лимит гостеприимства исчерпан. На деревенском повороте виден уже следующий автобус с гостями.
Понятно, что все это – профанация настоящего сельского бытия. Однако имеющая свою светлую сторону. Во-первых – налицо стимул, позволяющий сохранять от полного забвения дедовские обычаи и национальные особенности (по статистике более половины мяо уже не знают своего языка). А во-вторых – для крестьян это возможность ухода от тупой и грубой монотонности деревенского бытия, получение более легких денег и перспективы для более светлой жизни.
Потому гостям-клиентам в таких туристических деревнях рады искренне и чистосердечно. Гости вносят в местную жизнь разнообразие и перспективы. И хотя это тоже своеобразный конвейер, работать у него куда веселей, нежели на рисовом поле, дающем три урожая в год.
…На прощание, после ритуальной торговли, покупаю у старосты буйволиный ритон, один из тех, из которых нас поили по приезду. Теперь он висит у меня на кухне и из него до сих пор распространяется легкое амбре отвратительной рисовой водки. Этот запах живо воскрешает в памяти деревеньку Головы Дракона, большеглазых девочек мяо и тихие каменные дома, притиснутые к горе рисовыми полями.
Андрей Михайлов-Заилийский. Писатель, автор дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада» и географического романа «Казахстан»
Фото автора
