Youtube 
В школе и вузе нас не учат – что значит быть родителями. И мы, став таковыми, все делаем по наитию, так, как считаем правильным. Но один из уроков родительского ликбеза я получила именно в школе, когда сын поступил в первый класс. Мы, мамы и папы первоклашек, заняли места за маленькими партами, смущенно знакомясь с соседями. Это было самое первое родительское собрание. Учительница раздала нам тоненькие тетрадки в косую линейку, ручки и велела писать диктант. Она встала у доски и назидательно продиктовала учительским голосом: «Ребенок учится тому, что видит у себя в дому!». Мы склонили головы над тетрадями...
Дислексия: «Это не болезнь, но некоторая трудность в обучении чтению и письму»
На самом деле в ее заявлении не содержалось открытия для нас. Это казалось очевидным: ребенок подражает родителям, используя наш опыт как модель поведения. Воспитай и исправь прежде всего себя, и твое дитя не унаследует твоих недостатков.
И еще один урок получила я в школе все тогда же, когда сын пошел в первый класс. Сначала он расположил учительницу тем, что на первом совместном с детьми уроке прочел длинное и сложное стихотворение гениального Уолтера Де ла Мэра в переводе Виктора Лунина. Родители посмотрели с удивлением на мальчика, легко читающего на память столь непростой лексически текст. Сын этим завоевал симпатии классного руководителя. Но лишь только дети начали учиться писать, как возникли проблемы. Учительница вызвала меня и потрясенно сообщила, что у моего сына нечитаемый почерк. Я это знала, ведь все мы вели детей в первый класс уже обученными азам письма и чтения: они прошли «нулевые» подготовительные классы. Сын испытывал трудности с чтением: терял строку, не мог последовательно читать слоги, его взгляд перескакивал то вверх, то вниз. Мне казалась странной пляска по строкам и слогам: это же так просто – следовать взглядом по тексту: «Ма-ма мы-ла ра-му». Еще большие трудности вызывало у сына письмо. Его каракули были нечитаемыми. Он и сам не мог прочесть то, что так старательно писал. В подготовительном классе воспитатели предположили, что у сына дислексия: «Это не болезнь, но некоторая трудность в обучении чтению и письму». Меня успокаивали: «Не переживайте, он перерастет диагноз».
Мой сын необучаемый персонаж?
В школе поделилась открытием с учительницей. Но она посчитала, что я пытаюсь оправдать лень сына и его упертость. Очень скоро классный руководитель стала относиться к нему как к необучаемому персонажу. В то же время отмечала, что он со слуха запоминает материал и легко отвечает у доски. Но это не добавило очков в пользу мальчика, ведущего себя на уроках слишком шумно и живо. Словом, стало очевидно, что в этой гимназии ему не судьба учиться. И только один педагог был искренне огорчен, что сын уходит из школы, - учительница музыки. Потому что мальчик был музыкальной звездой. Вскоре сын поступил в джазовую школу в класс фортепиано (забегая вперед: успешно ее закончил, был солистом джазового хора и оркестра, имел минуты успеха и славы, выступая на международных джазовых фестивалях).
Еще в двух гимназиях нам было отказано. Сын навлекал на себя гнев, неудовольствие и даже, как мне казалось, ненависть учителей. А я возлагала надежды именно на гимназии, ведь там провозглашался индивидуальный подход к ребенку.
Заберите его из нашей школы
И тогда привела его в школу рядом с домом, где он и должен был учиться «по участку». Уж отсюда-то его не имели права выдавливать. Но именно в родной школе учителя сплотились, чтобы избавиться от неугодного ученика. Здесь, в обычной школе, тоже была специализация по предметам. И поскольку сын плохо читал и писал, его взяли в математический класс. Скоро меня вызвала учительница математики, заявив, что ребенок ничего не усваивает. Она предложила перевести его в языковый класс. Спустя время я имела аудиенцию у учительницы русского языка и литературы. Та долго высказывала мне претензии, подчеркивая, что она, кандидат филологических наук, не может найти подхода к этому «трудному подростку». Потом предложила перевести ребенка в другую школу, будто бросила мне спасательный круг. Я ее внимательно выслушала, и видя полное непонимание и неприятие, спросила: «Может быть, мне усыпить его?» Кандидат филологических наук не нашлась, что мне ответить. Но в глазах ее по-прежнему читалось: «Заберите его из нашей школы!». Но я не забрала.
Зерна родительского всезнания все же прорастают!
На последнее родительское собрание меня индивидуально пригласила классный руководитель, сделав акцент на том, что сын уходит в колледж, и я должна прийти на собрание. В школу шла с тяжелым сердцем. В классе привычно наклонила голову, сделав руками козырек над лицом. Ждала обычных обвинений в том, что мой сын – хулиган, двоечник, смутьян. Родительское собрание было «срезовым»: все педагоги находились в классе и давали характеристику каждому ученику. Я приготовилась получать «удары» от каждого предметника. Первой вышла математичка, о сыне отозвалась положительно: «Галкин – твердая «четверка». Немного бы постарался и получил бы «пятерку»». Каждый из учителей добрым голосом говорил о сыне ровно те же слова, добавив какой-нибудь одобрительный эпитет: «Молодец!», «Умница!», «Толковый парень!» Оказалось, что сын ухитрился закончить девятый класс с «четверками» по всем предметам. К концу собрания я сидела, расправив плечи, с широкой улыбкой на лице. Мне трудно было поверить в метаморфозу сына. Но это произошло! Мне казалось, - без моего участия.
Мы не знаем, как воспринимаются и преломляются наши советы в сознании детей. Подчас мне казалось, что едва я начинала говорить о полезности каких-то действий, в ушах сына срабатывали заглушки. Но, спустя время, он восклицал удивленно-возмущенно: «Ну почему ты всегда права?!» Значит, брошенные зерна родительского всезнания все же прорастают!
Также важно...
Важно также было культивировать самостоятельность. В мальчишеском сообществе силен командный дух. И под флагом товарищества они идут порой и на сомнительные подвиги. «Делать «как все» вряд ли всегда хорошо, сын! Сохраняй здравомыслие», - говорила я, не слишком заботясь, правильно ли он поймет меня. Но что-то пробуждалось в сознании, и он шел наперекор коллективному мнению. Один из примеров независимости от мнения большинства был поучительным и для самого большинства. В школу явился молодой рэкетир, он обирал детей силами своих подручных. И подростки платили дань юным бандитам. Но сын не давал ни копейки. Он просто отвечал, что не будет платить, хотя карманные деньги у него были. Одного из мальчиков, самого неустойчивого в противостоянии рэкетирам, запугали настолько, что он отказался ходить в школу. Спустя время криминального авторитета поймали и наказали, посадили в колонию. Из всей компании подростков только мой сын не выворачивал карманы перед бандитами. Но они его и не трогали. Обо всем я узнала лишь на суде, где выдвинули обвинения налетчику. Подростков и их мам вызвали свидетелями. И в дальнейшем сын не спешил делать «как все», сначала пытался разобраться в сути происходящего.
Он продолжал меня удивлять и в дальнейшем. В колледже учился очень хорошо. Отвлекали от учебы влюбленности, но, испытав очередное разочарование, мой студент с удвоенной силой налегал на книги. После колледжа поступил в вуз. Запретил мне приходить туда. «Разве у вас не бывает родительских собраний, сынок?» Я не нарушала запретов, лишив себя возможности быть свидетелем всех его триумфов. Например, когда сын завоевал первое место в конкурсе на исполнение песни на казахском языке. Или - когда он победил в лекторском состязании, обойдя не только студентов, но и преподавателей. И наконец он запретил мне присутствовать на защите диплома, которая была признана лучшей на курсе. Сын возглавлял тройку самых успешных студентов выпуска. Но о его победах я узнавала из соцсетей, от друзей, иногда он сам скупо сообщал об очередном достижении.
Сыну скоро будет уже тридцать лет. Он женат, успешно работает. Давно живет отдельно. У нас регулярно бывает Family Day. На встречах мы общаемся, обмениваемся впечатлениями о прочитанном, увиденном, пережитом. Много шутим, смеемся.
Источник - seedlife.kz
